Вячеслав Володин о причинах и следствиях его демонизации
Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ встретился со спикером нижней палаты российского парламента ВЯЧЕСЛАВОМ ВОЛОДИНЫМ и выяснил, что тот думает о себе, о Владиславе Суркове, о Сергее Кириенко и о Владимире Путине. И о том, что будет со всеми ними дальше.
В кабинете Вячеслава Володина висит живописный портрет Владимира Путина с собакой. Президент и собака на этом портрете в ромашках. Просматривается трудноуловимая художническая ирония.
— Это художник Сергиенко,— пояснил Вячеслав Володин.— Питерский. Достойный.
— Видимо, из прежнего кабинета картина переехала?
— Да. Конечно.
— А из какого количества кабинетов переехали вы сами уже? Прежде чем вернулись сюда, в Думу.
— Когда пришел в Государственную думу, а был 1999 год. Было очень интересно. Было много людей таких ярких!
— Да и вы, я помню, вы были одним из самых контактных людей, и, по-моему, не только в «Единой России». Всегда можно было подойти и получить ответ, и не соскучиться… И так все изменилось…
— Мне было 35 лет! И здесь очень много было таких политических тяжеловесов! Большая конкуренция…
— Жириновский, Зюганов?
— И они, конечно. Очень много было людей, которые были известны как федеральные политики… Было, наверное, где-то около 20 бывших министров, в разное время занимавших эти должности. Сейчас из них, по-видимому, остался только Кулик Геннадий Васильевич, ему уже 82 года, но, надо отдать должное, он настолько работоспособен, что может дать фору любому молодому депутату. И Кобзон, и Терешкова… Она, между прочим, не просто все время присутствует в зале заседаний, но если даже ей нужно уехать и она начинает объяснять, что ее не будет какое-то время, то все говорят: «Валентина Владимировна, да конечно, вы даже не спрашивайте, езжайте!» Это такие люди, у которых ответственность до сих пор на первом месте.
И вот когда речь идет о проблеме посещаемости заседаний, то это не про них!
— Насчет уехать… Я помню, как спросил ее однажды в Ново-Огарево, после того как она поговорила с Владимиром Путиным о перспективах полета на Марс, не хотела бы она сама слетать, и она горячо откликнулась: «Конечно, я сейчас только об этом и думаю, если честно!» Я говорю: «Но вы же понимаете, что это полет в один конец и возвратиться уже не получится». Она отвечает: «Конечно. А смысл?» Действительно, не на заседание же Госдумы!
— И она на самом деле говорит это искренне! И она именно так считает, так думает! У нее есть позиция, и она ее высказывает!
— А из настоящих тяжеловесов в Думе сейчас, по-моему, только Александр Карелин. Он ведь еще оказался таким… умным борцом. Не со всеми борцами это бывает!
— Я бы так не накатывал на борцов! Для меня это учитель. Когда в студенческие годы увлекался греко-римской борьбой.
— Да ну?
— И за своего учителя я всегда заступлюсь.
— За него заступаться не надо. Он, слава богу, может сам за себя постоять.
— Поймите, политика — это тоже профессия. И призвание. И кому-то дано, кому-то не дано. Карелину дано. У него это состояние души.
— А вам дано?
— Могу одно сказать: если ты свою работу не любишь, то не будет получаться. И в принципе ходить на работу, если тебе это неинтересно, смысла никакого. Это явно закончится тем, что наживешь какие-то болезни. Поэтому работа должна нравиться, она должна увлекать, ты должен ее однозначно любить.
— А, то есть вам это все еще и нравится! А работать первым замом главы администрации тоже нравилось?
— Конечно.
— И разве не больше нравилось, чем работать сейчас спикером?
— Вообще-то ни для кого не секрет, что начиная с 1999 года я всегда избирался в Государственную думу от Саратовской области. И в 2011 году избрался, хотя после выборов и не пошел работать в Госдуму, а остался работать в правительстве, а потом перешел в администрацию президента.
— Все думали, что и в этот раз не пойдете.
— Было решение президента. Для меня это доверие. И это самое главное.
— Насчет решения президента стало понятно когда? В какой момент? Ну не могло же не быть хотя бы каких-то намеков, что у этой истории может быть продолжение в Госдуме, а не опять в администрации.
— Ну, во-первых, не очень корректно вносить на обсуждение те вопросы, которые…
— У вас же теперь публичная должность! И теперь, наоборот, корректно.
— Можно и так сказать. Но не надо выносить.
— А у вас не было чувства разочарования, оттого что надо уходить из администрации, где, наверное, далеко не все дела были сделаны? В конце концов с вами туда пришло довольно большое количество людей, вы сами их привели, и далеко не все из них смогли последовать за вами в Госдуму. Вы их там оставили, а может быть, даже кого-то бросили. Чувства незавершенности не осталось в тот момент, когда вы поняли, что вы уходите в Госдуму, из-за того, что чего-то не сделали в администрации президента?
— Вообще, вот так жизнь сложилась, что познакомился с президентом в 2001 году, где-то в начале сентября… Евгений Максимович Примаков в тот период времени был главой фракции «Отечество—Вся Россия» в Думе. Я у него первым заместителем. И Евгений Максимович для себя принял в тот период решение уйти с должности руководителя фракции, фактически я узнал об этом в момент разговора с ним, когда мы поехали в одной машине, и он даже мне не объяснил, куда мы едем. Потом уже я понял, когда мы въехали на территорию Кремля и зашли на второй этаж и подошли к кабинету, где висела табличка «Президент Российской Федерации Путин Владимир Владимирович». Дальше состоялся разговор, где Евгений Максимович предложил меня на должность руководителя фракции вместо себя. Так состоялось наше знакомство. Потом прошло время. Мне хотелось поехать в регион. Это был уже 2004 год, у нас в Саратовской области должны были быть выборы губернатора. Да, это был конец 2004 года. Состоялся разговор с президентом, и он сказал, что было бы правильно сосредоточиться на работе в партии. Для меня, не скрою, ближе была работа именно в исполнительной власти. Но для себя внутреннее решение принял: нужно слушать его и принять это за правило. И вот вместе с Андреем Юрьевичем Воробьевым, который возглавил исполком «Единой России», мы на протяжении пяти лет работали и занимались партией. А затем переход в правительство. Тоже неожиданный. Состоялся разговор с Владимиром Владимировичем, он был председателем правительства, и, соответственно, я пришел работать руководителем аппарата. А потом уже в администрацию. Это было в тот период, когда на улице было очень много людей.
— Так это называется, да? Понятно: Болотная площадь и так далее…
— А те, кто пришел работать и в управление, и в разные структуры во внутриполитическом блоке, приходили работать не к Володину, а приходили работать на своего президента. Они приходили работать на свою страну.
— Но звали-то их вы.
— Если говорить о тех, кто работал в управлениях, очень много ребят осталось из работавших до меня с Владиславом Юрьевичем Сурковым. Допустим, начальником управления оставался Костин Константин Николаевич, затем он возглавил фонд (Фонд развития гражданского общества.— “Ъ”), это его было желание…
— А что, вы его уговаривали остаться?
— Так вопрос не стоял. Вопрос стоял в любом случае о его переназначении, но когда мы с ним разговаривали, в принципе он хотел такую работу, которой занимается сейчас. И такое было решение принято. Начальником управления стал Олег Викторович Морозов, человек, который имел абсолютный авторитет и у депутатов Госдумы, и у членов Совета федерации, и в регионах. Ну то есть это, собственно говоря, те зоны ответственности, с которыми ему предстояло работать. Многие заместители остались работать. Хабиров работал пять лет… Иван Иванович Демидов работал где-то на протяжении года, потом сам для себя решение принял уйти в правительство. Это его было решение. Мне, конечно, хотелось, чтобы он остался… При этом я исходил из того, что те люди, которые работают в администрации, работают на президента. Пришел замначальника управления Павел Станиславович Зенькович, он работал до этого у Дмитрия Сергеевича Пескова в департаменте пресс-службы информации еще правительства, мы там познакомились.
— Только что ушел в Минобрнауки, да?
— Ну, жизнь не стоит на месте.
— Он ушел, по сути, к своей бывшей подчиненной, получается, да?
— Он прежде всего ушел заместителем министра. Здесь человек должен перестроить себя с пониманием, что он идет заместителем министра! Говорить о том, что да, вчера это был заместитель начальника управления, а сегодня это министр? А он был начальник управления, а сегодня заместитель… Нет, не надо… Это философия жизни… Надо всегда оставаться человеком, быть порядочным, а все остальное…
— А вы поучаствовали в назначении министра науки и образования? Все-таки человек у вас в управлении работал?
— Каким образом?
— Ну, вы же лучше других знали этого человека, наверное? Поскольку он в вашей структуре работал.
— Послушайте. Это профессионал своего дела, и ее…
— Надо же найти этого профессионала…
— Ее знал не только я! Ее знали и мои коллеги, те, кто отвечал за вопросы, связанные с образованием, с наукой. Ольга Юрьевна Васильева до прихода в администрацию президента работала же заместителем начальника департамента правительства, поэтому у нее достаточно большой послужной список в области государственной службы!
— Но мы же знаем, что кто-то с этим человеком должен, попросту говоря, прийти к президенту и познакомить, да? И показать…
— Если вы об этом, то это председатель правительства! Председатель правительства и познакомит…
— Ну, кто-то должен и председателю правительства про этого человека напомнить…
— А это вам надо спросить у председателя правительства!
— Я все равно уверен, что без вас тут не могло обойтись. Ну, просто по определению не могло.
— Андрей, я скажу одно, что точно присутствует. Это демонизация той должности в администрации, которую я занимал. На самом деле, эта должность, безусловно, важная в системе управления администрации, но ко многим вопросам, куда ее притягивают тем или иным боком, она не имеет отношения.
— Ее всегда демонизировали, и при Владиславе Юрьевиче Суркове ее еще как демонизировали.
— Да, и этой должности многое приписывается… Ну, может быть, кому-то это и тешит самолюбие, но я всегда считал, что человек в этой должности работает на президента, в интересах своей страны… И дальше придумывать ничего не надо.
— А верно говорят, что вы заняли вот эту должность в администрации президента не в последнюю очередь благодаря тому, что в свое время, когда шла предвыборная президентская кампания, вы подхватили, близко к сердцу приняли идею ОНФ, показали свою эффективность, и, когда пришло время сменить Владислава Юрьевича Суркова, этим человеком стали вы?
— Во-первых, идея ОНФ принадлежит нашему президенту Владимиру Владимировичу Путину. Он был председателем правительства и инициировал создание ОНФ в том виде, который мы вместе уже с другими исполнителями постарались реализовать, как он задумал.
— Можно же было по-разному к этому отнестись. Можно было спокойно работать в этом направлении, а можно было со всем энтузиазмом.
— А нельзя работать спокойно в направлении, когда ты работаешь с людьми! Работаешь, создавая общественное движение! Этим жить нужно!
— Но послушайте, это же не входило в ваши обязанности в правительстве: заниматься ОНФ!
— Вечерами, тем более у нас темнеет рано, чем-то ведь надо было заниматься… Как раз это время такое весеннее, и еще нельзя было сказать, что день длиннее ночи…
— Правильно я понимаю, что другие неравнодушные люди, в администрации президента, оказались немного в стороне от отношений с ОНФ? Это все-таки взяли на себя прежде всего вы. Как так вышло?
— Наверно, это так. Но возможность коммуникаций и обсуждения в том числе этого вопроса была всегда, и, собственно, здесь не было никаких проблем с Владиславом Юрьевичем, он никогда этому не препятствовал, мы всегда могли эту тему обсуждать.
— А правильно я понимаю, что Владислав Юрьевич Сурков сыграл, мягко говоря, немалую роль в вашей карьере? Не было… не знаю, как сказать, чувства некоторой неловкости или дискомфорта — прийти, грубо говоря, на его место и занять его?
— А надо исходить из того, что было его решение уйти с этой должности. Это его было решение. А когда решение состоялось и в отношении меня, мы с ним встретились… Но это было его решение! Это решение было не сверху!
— И что он вам сказал? В добрый путь?
— «Разберешься»,— говорит…
— И все?
— Я спросил… Говорю: «Как здесь?» Он говорит: «Разберешься».
— Разобрались?
— Вроде да… Пятилетний цикл политический с момента выборов в Государственную думу 2011 года и завершая новыми выборами пройден…
— А если говорить про этот цикл, выборы по одномандатным округам — ваша идея?
— Это идея нашего президента Владимира Владимировича Путина. Вообще, если говорить об этом, он всегда был сторонником более открытой модели выборов…
— Но в свое время кто же тогда упразднил такие выборы?
— Вы помните, когда выборы проходили, президента, он сам инициировал установку веб-камер на всех избирательных участках, с тем чтобы снять любые разговоры про какие-то технологии и так далее! Хотя тогда для всех это было неожиданностью.
— Я же помню брифинг Владислава Юрьевича Суркова в администрации президента, когда отменили выборы по одномандатным округам. Это был беспримерный брифинг! В течение полутора часов он старался объяснить, как это хорошо с точки зрения демократических процедур. И объяснение было настолько подробным и дотошным, что никто его не понял, но все были согласны к концу разговора с тем, что да, похоже, так и надо было поступить.
— На том этапе надо было создавать сильные партии, переход на партийную систему и уход от одномандатных округов способствовал решению этой задачи. Партии от этого выиграли, и они моментально стали набирать политический вес. Но в стратегическом плане…
— Сильные партии не нужны?
— Нет, не об этом… После того как партии сформировались, стали конкурировать партийные бренды, а не личности. Наполнение партийных списков авторитетными людьми уже стало вторичным. Это плохо очень, потому что качество представительства в Думе стало снижаться. И когда было принято решение о возврате выборов по одномандатным округам, это моментально сработало в плюс именно на качественную сторону выборов. И в этом плане серьезную роль сыграло предварительное голосование, праймериз в ходе выборной кампании «Единой России», когда, в общем-то, за достаточно такой короткий промежуток времени огромная партия практически провела ребрендинг, потому что все сомнительные кандидаты пролетели, не пройдя предварительное голосование, а пришло в политику много ярких людей. Здесь нужно сказать, что эти вопросы очень близко для себя принял председатель партии Дмитрий Анатольевич Медведев. Он сделал все для того, чтобы предварительное голосование состоялось качественно. А оно было не очень, мягко сказать, выгодно некоторым представителям региональных элит, у которых было желание протащить своих. Так появились новые люди в партии.
— А вы не пожалели потом об этом, когда вам пришлось объясняться, например, за Петра Толстого по поводу еврейского вопроса?
— Что касается того, что пожалел или не пожалел… Конечно, не пожалел. То, что в Думу пришли такие яркие люди и профессиональные в своей сфере… в журналистике тем более… Не так много журналистов в Думе, и Толстой для Думы это, безусловно, приобретение… В хорошем смысле этого слова… А что касается высказываний, я бы не стал здесь из этого создавать проблему, а если она получилась из-за неосторожных двусмысленных высказываний и стала нарастать, то нужно сделать все для того, чтобы особенно в такой тонкой сфере, как вопрос межнациональный, взять и найти…
— Александра Бороду?
— Если есть возможность урегулирования этих недопониманий, сложностей, необходимо сделать все для этого… Никому, никому, ни одной национальности, ни одному здравому человеку не выгодно, чтобы возникали трения на этой почве, потому что это путь в никуда, в бездну. И в этой связи могу спасибо сказать и Александру Моисеевичу Бороде, и представителям, соответственно, Конгресса еврейских общин, и многим общественным деятелям, кто в этой ситуации занял позицию по снятию напряжения!
— Тут вам пришлось, видимо, и с администрацией президента рука об руку трудиться. С Сергеем Кириенко… Когда вы с ним впервые столкнулись?
— Сергея Кириенко знаю давно, для работы в администрации он — один из подготовленнейших людей! И как только его назначили, мы договорились, чтобы Татьяна Геннадьевна Воронова оставалась начальником управления и, соответственно, произошла передача дел… ну, на основе преемственности. Это была его просьба. А потом решили, уже в любом случае дальше он будет формировать так, как считает нужным. Сейчас она перешла на работу в Госдуму.
— Вам Владислав Сурков сказал: «Разберешься». А вы что сказали Кириенко?
— Ему даже этого говорить не надо было. И он просто подготовлен для этой работы достаточно. И мы знакомы давно.
— А говорят, что возникли все-таки в конце концов между вами некоторые трения.
— Надо спросить у тех, кто говорит.
— Но, например, история с посещением заседаний Госдумы сотрудниками управления внутренней политики возникла… Их перестали пускать в какой-то момент в их ложу…
— Просто дело в том, что, учитывая, что раньше приходили когда хочешь и кто хочешь, и не пойми кто зачастую…
— То есть при вас в администрации…
— Полпред президента в Госдуме Гарри Минх — это человек, без которого мы не можем по регламенту обсуждать вопросы. А с ним приходят уже те, кого считают нужным они привести. Это вопросы, которые не регламентируются уже. Это уже вопросы, которые они сами обсуждают: кто там рядом будет, начальник департамента — не начальник департамента или начальник управления…
— То есть все-таки договорились в конце концов.
— Просто иногда у нас темы, которые выеденного яйца не стоят, приобретают медийное значение. Других тем нет для информационной повестки — и эта годится. Запрос на какие-то интриги всегда существует. Но есть еще и воля президента.
— Вы несколько раз за время этого разговора сказали, что исполняете волю Владимира Путина. И в администрации это было, и в правительстве. И здесь, в Думе, вы чувствуете себя исполнителем воли президента?
— Да.
— Но вам не кажется, что статус другой здесь? Президентская повестка не должна стать безусловной повесткой спикера Госдумы или самой Госдумы.
— Вы сами даете такие формулировки. Об этом речи не идет. Президент подчеркнул, что ему важно, чтобы парламент был уважаемым институтом в обществе, чтобы он был эффективным, а решения принимались в интересах всей страны. Вот о чем речь идет. А вы о чем подумали?
— Я подумал о том, что вам нужно, мне кажется, быть именно в этой должности, по ее формату, более независимым в стратегии и в вашей собственной повестке. Именно на этой работе.
— Смотрите, если президент говорит о том, что парламент должен быть эффективным, институт должен быть уважаемым, а решения должны приниматься в интересах страны, то в моем понимании это ровно то, чем я должен заниматься.
— А, просто так совпало?
— Дело не в том, что совпало, а дело в том, что если ты в политику пришел в составе политической структуры, победившей на выборах при поддержке своего лидера, а наш президент — это моральный лидер партии, он ее создатель, и в этом плане он имеет полное право напутствовать и говорить о том, как он видит развитие и работу парламента. Ведь это видение основано на том, что его партия победила! Нет?
— Победила, да.
— А мы начинаем искать какие-то лазейки, премудрости… И что тут надо отодвинуться, здесь надо показать самостоятельность, независимость… Это неправильно! Так себя могут вести председатели оппозиционных партий. Они сами избирались не благодаря, а вопреки. А оппонентов у власти и так хватает.
— И вы правда считаете, что это и есть оппозиция?!
— А что, депутат Куринный из КПРФ — не оппозиция?
— А вот интересно, судьба главы комитета по международным делам была решена в тот момент, когда в Екатерининском зале об этом сказал президенту лидер ЛДПР?
— Вы о чем?
— Было же, наверное, желание привести к руководству этим ключевым комитетом члена «Единой России». И мы знаем кого. Насколько я понимаю, Вячеслава Никонова.
— …Что касается этого решения, то оно обсуждалось с участием всех партий…
— Главное — с участием президента. Разве не он решил?
— Три партии обратились к президенту с просьбой, чтобы комитет возглавил Леонид Слуцкий.
— Но до этого было жаркое выступление Владимира Вольфовича Жириновского перед президентом.
— Оно поддержано было и КПРФ, и «Справедливой Россией», поэтому это было мнение трех фракций.
— Но «Единая Россия» планировала же другую кандидатуру?
— Да. Другую кандидатуру.
— Хорошо. А могут быть теперь пересмотрены какие-то законы, принятые прежним составом Думы? Скорректированы? Например, «пакет Яровой».
— По некоторым возможно. Допустим, по закону, связанному с декриминализацией наказания за насилие в семье, это произошло. Потому что объективности ради просто надо это признать: раньше была совершена ошибка. И соответственно, побои, имеющие отношение к нанесению ущерба здоровью, но не влекущие его расстройства… ссадины, синяки… Они были отнесены к наказанию куда более жесткому, чем, допустим, побои, влекущие расстройство здоровья. Это сотрясение головного мозга, когда человек на несколько дней попадает в больницу, представьте себе! Ошибку поправили. Более того, эта ошибка была еще связана с тем, что, допустим, если отец дал сыну…
— Пощечину.
— Ну, пощечину обычно мужчины не дают. Подзатыльник. Это наказывалось уголовным наказанием. Относилось к уголовной статье. А если сосед дал затрещину просто ребенку, то это административная ответственность. Если два брата подрались, то уголовная ответственность, а если подрался с соседом, то административная. То есть мы с вами понимаем, что такую ошибку нужно было исправлять. И ее исправили. Несмотря на то, что закон был принят даже меньше года назад. Поэтому нужно смотреть, исходя из правоприменительной практики.
Вот мы приняли достаточно серьезный блок законов, связанных с развитием социально ориентированных НКО. И впервые НКО — это, кстати, большая достаточно работа, которую мы вели раньше в администрации, она была завершена тем, что социально ориентированные НКО, а у нас их большинство,— получили возможность участвовать в реализации госуслуг. Но этот закон вступил в силу только с января этого года, и нам важно посмотреть правоприменительную практику. Нам необходимо посмотреть, как на региональном уровне… Допускают их к конкурсу, не допускают. И «закон Яровой» надо посмотреть, исходя из правоприменительной практики. Необходимо время для того, чтобы мы посмотрели, как реализуется норма, какие возникают проблемы, а дальше уже субъекты законотворческой инициативы, будь это правительство или депутаты, могут инициировать изменения.
— А вам не кажется, что надо из закона об НКО убрать словосочетание «иностранный агент»? Многие люди не могут с этим смириться. Просто не могут принять формулировку, в соответствии с которой они агенты, тем более иностранные. Не проще наконец взять и заменить формулировку с английской кальки на русские слова. Столько времени идет об этом дискуссия, и люди до сих пор страдают просто физически от того, что их называют иностранными агентами.
— Ну, здесь всегда есть выбор! Быть или не быть иностранным агентом! Не получают деньги от иностранного государства — и не будет, соответственно, формулировки «иностранный агент». Кстати, именно так поступила Людмила Михайловна Алексеева, известная правозащитница и руководитель Хельсинкской группы, она сказала, что отказалась от иностранного финансирования и для нее реноме и уважение внутри страны дороже, чем те деньги, которые она могла бы получить.
— В общем, не будете отказываться от понятия «иностранный агент», дорого оно вам.
— Мы исходим из мировой практики, не в России придуман этот термин.
— Но в том-то и дело, что мы-то в России.
— Мы в России, но этот термин придумали законодатели США. Закон, который такую формулировку вводит, именно принят на территории США впервые, и поэтому когда нам начинают из Совета Европы и ПАСЕ говорить о необходимости отмены этой формулировки, мы им говорим: «Давайте эту тему обсудим с законодателями США, уйдет эта норма из их законодательства, и мы, возможно, будем ее тоже пересматривать». А так получается, вот здесь, в России, уберите, а страна, которая продвигает стандарты в этой области и в области развития гражданского общества, она такие нормы у себя оставит. Послушайте, так нельзя! Это двойные стандарты!
— Да я говорю про то, чтобы просто эту кальку, словосочетание «иностранный агент» заменить, она для российского уха слишком уж много значит. Слишком тяжелое прошлое у такого словосочетания, «иностранный агент». Ну назовите это просто по-другому. Для многих это выход.
— Эта норма касается тех НКО, которые получают деньги из-за рубежа на политическую деятельность. Поэтому…
— Поэтому вы и не хотите отказываться, чтобы именно это было клеймо на них — «иностранные агенты».
— Что значит «клеймо»?
— Потому что для кого-то это выглядит именно так. Как клеймо.
— Вы не берите деньги зарубежного государства, и всегда есть возможность не попадать под это определение.
— Ну, я понял, что все равно в воспитательных целях понятие «иностранный агент» останется.
— Не может политика финансироваться из-за рубежа, не может!
— Мы говорили о разном. Я говорил о том, чтобы осталось то же самое понятие, но чтобы назвать его просто по-другому!
— А я говорю о сути вопроса! Это определение — «иностранный агент» — говорит о том, что организация деньги получает из-за рубежа на политическую деятельность. И, кстати, такие организации не закрываются!
— «Иностранные агенты» — враги то есть.
— Такую организацию не закрывают, она свою деятельность продолжает, более того, в случае, если она захочет выйти из этого определения, законом это тоже разрешено! Прекращает получать средства из-за границы, и уже через год выходит из-под этого определения!
— И в ПАСЕ российская делегация не вернется пока, видимо?
— В ПАСЕ не вернемся, пока не будут отменены дискриминационные нормы регламента, которые позволяют, причем небольшому количеству членов ПАСЕ, лишать голоса национальные делегации. Если эта норма в регламенте будет отменена, Россия вернется. И кстати, нужно отдать должное председателю ПАСЕ Педро Аграмунту, буквально вчера он прислал письмо по итогам консультаций с членами ПАСЕ. Он в рамках постоянного комитета ПАСЕ предложил, и его коллеги поддержали, что необходим диалог, и предметом ближайшего обсуждения как раз будет рассмотрение вопроса регламентных норм и участия российской делегации. Он стремится, чтобы все-таки в ПАСЕ было 47 стран-участниц, и мы за это. Но нам важно, чтобы права делегации были защищены. И где-то в начале марта состоится Парламентская ассамблея в Мадриде, куда от Государственной думы поедут Петр Олегович Толстой, Леонид Слуцкий для обсуждения вопросов, как раз связанных с процедурой регистрации и участия национальных делегаций в работе Парламентской ассамблеи. Это в том числе предмет письма, которое прислал Аграмунт.
— Нигде, я вижу, вам не скучно. Этот срок депутатских полномочий вы точно проведете в Думе, и, по сути, вы еще после этого будете относительно молодым человеком. Должны же быть по определению амбиции у политика. Вы вообще думали, что дальше будет с вами? Или для вас воля президента в данном случае имеет главное значение? Вот опять что он скажет, то и будет?
— Как я ни отвечу, вы все равно подвергнете сомнению.
— Конечно.
— Поэтому…
— Поэтому просто ответьте уже правду.
— Я вам просто отвечаю. Не было у меня никаких планов. Никогда не думал, что перейду работать в правительство. Не было планов перехода в администрацию. Переход в Думу — неожиданный. Но везде старался через самореализацию качественно сделать работу. А ее много. Законов у нас 2343 на момент начала этой сессии было — с учетом того, что где-то немногим более тысячи законов внесены прежним составом, а остальные были внесены начиная с 1993 года. И в этой связи нам необходимо организовать профессиональную экспертизу законопроектов и выстроить системный подход. Вот закон о защите животных, резонансный, лежит в Думе длительное время. Почему? Закон о черных списках пассажиров в авиационных компаниях тоже лежит. И таких законов накопилось, которые общество ждет, полно.
— А к абортам как вы относитесь?
— Ну, это прямо вопрос, конечно…
— А почему нет?
— Эта тема деликатная, с одной стороны. Потому что… как вам сказать…
— Но она тоже обсуждается.
— Тут надо исходить из того, что женщина, которая принимает такое решение, она принимает его, исходя из причин! Вот эти причины у каждой женщины могут быть свои! Бывает ситуация, когда по-другому никак! Под одну гребенку нельзя грести. Сколько случаев, столько и ситуаций! Тем более жизненных!
Про жизненные ситуации мы через несколько минут продолжили говорить уже в пустом зале пленарных заседаний. Он показывал этот зал и говорил, что надо думать обо всех мелочах, так как они никакие не мелочи:
— Видите, там, в конце зала, пол поднимается ближе к потолку. И там у депутатов меньше воздуха становится! Потому что там меньше кислорода… Пойдемте туда…
Я, конечно, не очень хотел после этих пояснений. Но он убедил меня, что сейчас нет же тут никого, кроме нас, кто мог бы надышать углекислого газа.
По пути Вячеслав Володин показал место, где сам сидел еще в 1999 году, рядом с Евгением Примаковым. Теперь на его месте была табличка «Поклонская».
— Я думаю, она и не знает, на чьем месте сидит…— покачал головой Вячеслав Володин.
Мы подошли к последнему ряду.
— Видите, тут Николай Валуев сидит? — спросил он.
Конечно, я видел. Кресло было отодвинуто на метр по сравнению с другими. И подлокотник был в полтора раза длиннее. Это был спецзаказ.
— Так вот, Валуев, сидя тут, где так мало воздуха, ни на что не жаловался. А пожаловалась депутат Вера Ганзя от КПРФ. А она вообще в первом ряду сидит. И ей воздуха не хватает! — воскликнул господин Володин.— И мы пошли навстречу! Некоторым повезло. Вон тот угол наверху, с депутатами «Единой России», уже рассадили.
— За счет чего же? Какие скрытые резервы?
— Спикер и вице-спикеры имели дублирующие места в зале. Отказались от них! Пожертвовали.
— Но всех так не перерассажаешь.
— Думаем провести реконструкцию зала за счет двух гостевых лож,— кивнул Вячеслав Володин на места для сотрудников правительства и администрации президента.— Ну чего же Валуев сидит в безвоздушном пространстве…
— Может, лучше кондиционирование наладить?
— Усилили уже. Боюсь, если еще добавить, простывать будут люди… Болеть…— вздохнул Вячеслав Володин.